«Время, назад!» и другие невероятные рассказы - Генри Каттнер
— Смотри, — вытянул руку Адам.
Перед ними раскинулся усеянный цветами пологий холм; в одном месте виднелась рытвина с вывороченным пластом райской почвы, уже понемногу затягивающаяся зеленоватым налетом.
— Здесь меня сотворили, — тихо произнес он. — Из земли вот этого холма. Не правда ли… Не правда ли, чудесно, Лилит?
— Раз ты так считаешь… — проникновенно отозвалась она. — А почему чудесно?
— Животные, мне кажется, не понимают. На тебя вся надежда. Получается, что я и весь этот Сад — одно. Когда появятся другие люди, как думаешь, будут ли они так же любить землю — до самозабвения? Будут ли испытывать те же чувства к местности, где они родились? Скажем, какой-нибудь холм или долина будут ли казаться людям одной с ними плоти, чтобы душой болеть за них, и сражаться, и умирать за них, если потребуется, — как поступил бы я, например! Тебе знакомо это чувство?
Воздух, вибрируя, омывал их, смягченный пением серафимов, и Лилит еще раз окинула взглядом долину, давшую жизнь Адаму. Она искренне старалась, но не могла до конца постичь то страстное слияние крови, что пульсировала в Адамовых жилах, с кровью Эдема.
— Эдем и ты — одно, — прошептала Лилит. — Понимаю. Тебе нельзя отсюда уйти.
— Уйти? — рассмеялся Адам. — Куда же? Эдем наш на веки вечные, а ты — моя.
Лилит беззаботно прильнула к его груди, внезапно ощутив, что ей приятно легкомыслие этой коварной плоти, которой она все же не доверяла. Но вдруг что-то произошло. От предчувствия Лилит вздрогнула и начала тревожно озираться, однако понадобилось несколько минут, прежде чем ее человеческие органы чувств обнаружили источник тревоги. Лилит запрокинула голову и, нахмурившись, всмотрелась вверх сквозь листву.
— Что с тобой? — улыбнулся Адам. — Ангелы? Да они часто здесь пролетают.
Лилит не ответила: она прислушивалась. По Эдему все еще разносилось неясное пение серафимов. Но звуки, которые теперь пронизывали чистейший воздух, не походили на хвалебные гимны. В небесах что-то стряслось. Лилит слышала отдаленные восклицания высоких голосов, звеневших наподобие золотых колокольчиков в неизмеримой вышине, а еще лязг и свист огненных мечей. То тут, то там раздавался грохот, словно сами стены небесные рухнули под невообразимым натиском. Невероятно, но в небе разворачивалась битва!
Облегчение волной прошло по телу Лилит. Прекрасно, пусть себе воюют! Она тайком улыбнулась и теснее прижалась к Адаму. Какие бы беспорядки там ни происходили, они на некоторое время отвлекут внимание Господа от Сада, и это только на руку Лилит. Ей необходима отсрочка. Пока на небесах идет борьба, Лилит успеет попривыкнуть к капризам этой непонятной плоти, к странному воздействию, которое оказывает на нее Адам, — и тогда начнется война в Эдеме, где Лилит сразится с Богом.
Дрожь страха и предвкушения вновь охватила ее при этой мысли. Она не знала, способен ли Господь убить ее, даже если бы очень захотел. Лилит — творение тьмы, неподвластное божественному свету; ее существование — необходимый элемент сооружения, возводимого Богом на небесах и на земле. Без таких, как Лилит, нарушилось бы равновесие мироздания. Нет, Бог не посмеет — пожалуй, и не сможет — уничтожить ее, зато Он в силах наложить на нее суровейшее из наказаний.
Взять хотя бы плоть. Она так слаба, так преходяща. От Лилит не укрылась разница между разумом и телом, где этот разум обитает. Возможно, мудрость Господа и заключалась в выборе этого хлипкого вместилища взамен некоего нетленного вещества. Сила Адама состоит в его невинности. Опасно доверять такую мощь самостоятельному существу, что и доказала бы на своем примере Лилит, если бы ее замысел осуществился. Но в ее планы не входило — по крайней мере, сейчас, — чтобы Бог устранил Свое телесное подобие. Надо этому как-то помешать. Еще немного, и она выберется из восхитительно теплого тумана, обволакивающего ее… Но пока можно, никуда не торопясь, понежиться в объятиях Адама — пусть на небесах еще погрызутся друг с другом. Прежде ей не приходилось сталкиваться с таким состоянием, когда эмоции дымкой затемняют рассудок и во всем мироздании нет ничего важнее великолепного мужчины, к чьей груди так и хочется прильнуть.
Адам взглянул на нее, улыбнулся, и шум небесной битвы куда-то уплыл, словно его и не бывало. Полуодушевленный Сад — от травянистых корешков до древесных крон — тревожно колыхался, отзываясь на звонкие боевые кличи, доносившиеся сверху; но мужчина и женщина были глухи ко всему. Время их не занимало. Оно текло неощутимо, и вскоре над Эдемом сгустились тихие зеленоватые сумерки. Адам и Лилит расположились отдохнуть на замшелом берегу ручья, журчащего по камешкам. Прислонившись к плечу Адама и прислушиваясь к пению струй, Лилит вспомнила, насколько непрочно коренится жизнь в их телах.
— Адам, — прошептала она, — ты тогда сказал: «умирать». Ты знаешь, что такое смерть?
— Смерть? — безмятежно повторил Адам. — Что-то не припомню. Наверное, никогда не слыхал.
— Лучше тебе и не слышать о ней, — произнесла Лилит. — Ведь это равносильно уходу из Эдема.
Она почувствовала, как напряглась его рука, обнимающая ее.
— Нет! Я не хочу!
— Ты же не бессмертен, милый. Вот если бы…
— Если бы что? Договаривай!
— Если бы существовало Древо жизни, — медленно произнесла Лилит, обдумывая каждое слово, — древо с плодами, дарящими бессмертие, подобно плодам Древа, дающим познание, — вот тогда, верно, сам Господь не смог бы выдворить тебя из Эдема.
— Древо жизни, — тихо повторил Адам. — А какое оно, по-твоему?
Лилит прикрыла глаза.
— Наверное, черное, — ответила она, перейдя на шепот. — Черные ветки, черные листья — а между ними висят светлые блестящие плоды, словно фонарики. Представляешь?
Адам не ответил. Она взглянула на него — Адам сидел в сумерках с закрытыми глазами и о чем-то напряженно размышлял. Оба надолго замолчали. Наконец он облегченно вздохнул.
— Думаю, есть такое Древо, — произнес Адам. — Наверное, оно стоит посреди Сада рядом с другим Древом. Я точно помню: плоды у него светлые, как ты и сказала. Они слегка сияют, будто в темноте под луной. Завтра попробуем.
Лилит, тихо вздохнув, вновь прислонилась к его плечу. Завтра он может обрести бессмертие — такое же, как у нее. Она беспокойно прислушивалась к еще долетавшим издали, из-под небес, боевым кличам серафимов. В небе война, а на земле — мир… В сгущающихся райских сумерках смолкли все звуки, кроме пения ручейка и вдали, за деревьями, — колыбельной, которую тонким высоким голоском
